Анна Устиновская: «Поддерживайте, принимайте, не давите. Надо стоять четыре часа у окна — стойте»
Анна Устиновская, председатель МГОО «Просто другие», рассказала о том, как прикладной анализ поведения, энтузиазм специалистов и принимающая среда помогают человеку с аутизмом включиться в среду сверстников и открыть для себя новые возможности.
Екатерина Заломова: Поехали. Аня, привет! Мы сегодня пришли на встречу вместе с Кирой. У Киры есть опыт организации полезной занятости на базе ресурсного класса в Москве, а у меня — в центре в Новосибирске. Вдвоем постараемся задать самые нужные вопросы.
Анна Устиновская: Привет, Катя, привет, Кира! Рада вас видеть.
Кира Шибалина: Привет, Аня, и мы рады. Представь себя, организацию и проект, пожалуйста.
АУ: Меня зовут Анна Устиновская, я председатель МГОО «Просто другие» из Казани. У нашей организации несколько проектов, помогающих детям с аутизмом. Один из них — мастерские полезной занятости, у них пока нет своего названия. Мастерские работают в тренировочной квартире, отдельного помещения пока не нашли, хотя есть такой замысел. Весной будем этим плотно заниматься, чтобы переселить проект.
ЕЗ: А почему для вас это важно, Аня, переселить?
АУ: Потому что неправильно, когда работа и дом в одном месте. Занятия в мастерских организованы так, что в квартире никто не занимается стиркой и уборкой в это время, но я думаю, что дети должны усваивать жизненный стиль, когда квартира — это место, где ты можешь расслабиться, заняться домом и собой, а на работу все-таки ходить в другое место, как другие, обычные люди. Еще одна наша особенность в том, что у нас в мастерских дети, молодежи всего три человека — Аня, Кирилл и Динара. Им от 17 до 23 лет. Сперва запрос на полезную занятость был преимущественно у родителей старших детей. А у родителей школьников запроса особо нет, но мы, организаторы проектов для людей с РАС, понимаем, как важно уже сейчас учить детей структурировать деятельность, заниматься чем-то осмысленным. И в итоге практически все родители школьников с удовольствием приняли предложение ходить в мастерские, хотя не могу сказать, что они сами успели созреть до запроса.
ЕЗ: Т.е. родители не переживали, что детям некуда пойти, да?
АУ: Так говорили родители детей, которые уже закончили коррекционную школу и сидели по домам. В первом потоке тренировочной квартиры в нее ходили как раз такие взрослеющие дети до 18-ти лет. И вот их родители, когда закончился проект с квартирой и дети опять стали сидеть по домам, очень просили сделать так, чтобы дети продолжали выходить из дома. Мы продлили проект квартиры, а вот в мастерские они так и не пошли. Я думаю, побоялись, что дети могут получить травму, занимаясь столяркой или во время работы на швейной машине. Хотя у нас техника безопасности соблюдается, и тьюторы есть, и мастера очень за всем следят. Мы не допускаем детей к работе с оборудованием без присмотра, и даже с присмотром некоторые операции выполняют только взрослые. Тем не менее родители этих ребят так и не решились на мастерские. Вообще, я с болью думаю каждый раз про этих детей, они оказались по большому счету за бортом создающейся системы помощи. Своевременно и эффективно им никто не помог. Во время проекта с тренировочной квартирой родители вроде немножечко встряхнулись, захотели чего-то, но потом по инерции вернулись в привычное пребывание в четырех стенах, и я поняла, что выходить из четырех стен на постоянной основе уже тяжело и самим родителям.
КШ: Да, и для многих взрослых с аутизмом, не получавших раньше помощи, освоить любые новые навыки — крайне сложная задача. Аня, а почему именно швейное дело и почему столярное? Почему вы это все выбрали, это же серьезные направления, требующие подготовки?
АУ: В основном потому, что у нас этих направлений не было, а нам хотелось попробовать новое. В столярке мы начали с изготовления рамок для фотографий и панно — деревянная рамка А3, шпагат, веревочки с прищепочками, на них прикрепляют фотографии. Заготовки преимущественно делает мастер. Дети скрепляют, красят, лакируют и оформляют готовые панно. В тренировочной квартире, например, мы наши фотографии так развешиваем по стенам. А шьем мы тапочки. Там много этапов, и большинство относительно безопасны, кроме сшивания подошвы с верхом тапочка. Кройка, вырезание по шаблону, наметка — это достаточно безопасные операции. Дети нормально с ними справляются и достаточно быстро их осваивают. Но, вообще, у наших ребят разные интересы, мы это стараемся учитывать. Например, у нас есть мини-типография, мы наблюдаем, что многим детям нравится работа именно в ней. Это прикольно, там компьютеры, принтеры, ламинаторы, все эти сшиватели, брошюраторы. Многим детям это больше нравится, чем работа с деревом. В то же время есть один мальчик, который просто без ума от работы с рамками. Он абсолютно так ловко работает на всех этапах изготовления, ему очень нравится. Вообще, я думаю, что с направлениями так — пока не попробуешь, не узнаешь, что кому зайдет.
КШ: Как, по-твоему, можно выбрать что-то новое таким образом, чтобы деятельность была как можно ближе к потребностям ребят?
АУ: Я думаю, что только методом проб и ошибок, подбором. Ближе к потребностям — это всегда хорошо. Но напомню, что не все ребята могут рассказать о своих потребностях. Пока, в принципе, на все направления есть запрос, как минимум несколько человек в каждом занимаются регулярно. А в ближайшие десять лет у нас цель — поставить мастерские на устойчивую основу, потому что наши дети растут очень быстро.
КШ: Я все же хочу уточнить, вот ты говорила про детей постарше, которые, закончив школу, оказались не готовы к постоянным занятиям в мастерской. Вы планируете какое-нибудь направление для них? Может, их все же реально обучить и подготовить?
АУ: Кира, да, мы думали об этом. Но я должна вам откровенно сказать, что ничего пока не придумали. Спасибо школе «НКО-трансформация» Фонда президентских грантов, которую наша команда недавно окончила, нам удалось конкретизировать свои представления о целях организации, нашей целевой аудитории и дальнейших планах. Может быть, благодаря этой школе я наконец-то позволила признаться себе и другим, что не могу помогать абсолютно всем. Наша ключевая целевая группа — это не те 150 семей, которые когда-то написали заявления на вступление в нашу организацию. Это 29 семей, дети из которых учатся в наших ресурсных классах, и получается, что мы создаем экосистему для них, потому что все эти дети ходят в школу и в тренировочную квартиру в обязательном порядке. И мы создали такие условия, при которых родителям даже не нужно приходить, забирать, перевозить, мы сами детей перемещаем. Они же ходят в тренировочные квартиры, в мастерские, ездят с нами в путешествия, раз в год мы обязательно выезжаем куда-нибудь. Получается, что проблемы этих детей и их перспективы меня волнуют в первую очередь. У нас были проекты, куда мы брали всех, кто пришел. Опыт получили разнообразный, но в таком ключе я продолжать точно не готова. Сейчас я понимаю, что мы хотим, чтобы все дети из этой нашей группы стали в итоге жить самостоятельно или с сопровождением. Амбициозный план, согласитесь! Спроектировать и организовать будущее для 30 детей — это очень сложная задача. Поэтому, если честно, наши мысли про реализацию этой задачи прежде всего. Но это я сейчас могу относительно спокойно так говорить, а в течение многих лет были постоянные угрызения совести. Я считала, что как Бэтмен должна всех спасать.
ЕЗ: Я хочу несколько слов сказать про опыт Новосибирска в продолжение темы, которую Кира подняла — про детей старшего возраста. В этом году ко мне обратились родители взрослых ребят, которые раньше не принимали участия в наших проектах, и сказали: «Катя, мы посмотрели на то, что делаешь ты, и тоже решились». Они создали свою НКО и открыли мастерскую. Руководитель их спрашивает: «Будете с нами обмениваться опытом?» Я говорю: «Да боже, хоть каждый день!» Вот, теперь они у себя в мастерской создают возможности для своих уже взрослых детей. Это я к тому, что когда кто-то из ваших родителей решится, вы сможете ваш опыт передать и таким образом помочь тем, кто захочет активно действовать. Потому что реально невозможно всех тащить… Вот к нам сейчас в центр приходят молодые взрослые, которые никогда не получали поведенческой помощи. Это люди без АДК вообще, часто в депрессии. И я понимаю, это нереально — только нашими ресурсами им помочь, это надо всем миром помогать. Аня, расскажи нам теперь про команду. Кто вообще это все реализует?
АУ: С самого начала и до октября 2024 за этот проект отвечала наша прекрасная куратор Виктория Семенова. А с октября мы передали администрирование Полине Николаевой. Она совсем юная девушка, но она сиблинг, у нее два младших брата-двойняшки, один из которых с аутизмом. Полина в жизнь своих братьев очень включена и заинтересована, чтобы и братья, и другие дети, которые в нашей обойме, как можно полезнее проводили время.
ЕЗ: Какая у Полины подготовка? Она поведенщик (Прим. ред.: специалист по прикладному анализу поведения) или просто заинтересованный человек, который глубоко в теме?
АУ: Полина до нас на поведенщика не училась, но она человек, который глубоко в теме, изнутри знает проблематику. Возит брата в школу, знакома со всеми нашими педагогами, очень глубоко погружена во все проекты организации.
ЕЗ: А у Виктории, вашего предыдущего администратора, были компетенции в ПАП?
АУ: Да, но Виктория и сейчас с нами сотрудничает, просто администрирует проект теперь Полина, а Виктория продолжает нас поддерживать как поведенческий куратор, и они работают теперь в тандеме. Наша коллега по Ассоциации «Аутизм-Регионы», Анна Малова, руководитель КБОО «Открытая среда», в свое время нам сказала: сколько можно самим руководить всеми проектами, наймите ассистента. В итоге мы предложили Виктории стать куратором мастерских на постоянной основе (до этого она была куратором в тренировочной квартире), а Полине стать администратором проекта. Полину мы приметили на кулинарных мастерских. Она так замечательно своему брату помогала и успевала еще и другим детям уделять внимание, что мы решили предложить ей работу. Она совершенно не боится нежелательного поведения у детей, это редкое качество! Вот так две замечательные молодые девушки закрывают большой пул задач.
КШ: Аня, как ты думаешь, важно, чтобы руководитель мастерской был поведенщиком? Или достаточно, чтобы был знаком с проблемой аутизма и погружен в нее? Или главное — это прикладные навыки в ремеслах и технологиях? Что приоритетно?
АУ: Мне кажется, что понимание поведенческого подхода для руководителя важнее всего. Для прикладных навыков есть мастера, они полностью отвечают за обучение алгоритму: в какой последовательности делать, как соблюдать безопасность, как сделать так, чтобы готовое изделие вышло качественным. А руководить все-таки должен человек, который имеет хотя бы основы знаний о поведенческом подходе. Вот мы сейчас Полину отправили учиться — будет получать базовое образование по прикладному анализу поведения, несмотря на то, что многое уже знает и умеет на практике. В том, что мастерские у нас в квартире, есть одно преимущество — там всегда присутствуют опытные поведенщики. И если вдруг нештатная ситуация — всегда есть, с кем проконсультироваться.
ЕЗ: А скажи, как вы справляетесь с такими ситуациями, приведешь пример?
АУ: Конечно же, анализируем и разрабатываем поведенческую стратегию. А еще атмосфера и коллектив очень помогают. Мастера у нас хорошие, очень человечные. Одна девочка, например, мастера-швею Марину колола иголкой исподтишка, когда ей что-то не нравилось. Вот просто у нее нет настроения, она берет иголочку и так рраз — со спины. Это очень тяжело было мастеру выносить, но она выдержала, а потом поведенщики помогли, и девочка иголку стала использовать по назначению. А столяр Рамиль у нас очень простой, открытый человек, дети его воспринимают как папу. У него все четко и при этом просто, как в армии, такой стиль общения. Халат надел — смотри правила. И дети такое отношение понимают прекрасно.
ЕЗ: Аня, скажи, как у вас в центре организовано сопровождение детей, всегда ли с ребенком индивидуальный тьютор или смотрите по ситуации?
АУ: Вначале всегда есть тьютор. Дальше могут быть разные варианты, иногда мастер просто с ребенком вдвоем работают. Вообще, если ребенок один, тогда тьютор чаще всего вообще не нужен. А когда детей больше двух, то, как правило, тьютор есть.
ЕЗ: Аня, а мастеров вы как нашли? И как сохраняете у них мотивацию работать?
АУ: Нашли по сарафанному радио, объявлений не размещали. Наша мастер-швея работает не только у нас, но и в другой организации, вообще не связанной с шитьем. В какой-то момент решились ей предложить у нас поработать, а она и согласилась! Марина невероятно талантливая, она полностью обшивает себя, свою семью, и еще время для нас остается. Она сконструировала сама для нас модель тапочек, сделала лекала, разработала карту технологическую. Более того, когда у нас ярмарки близятся и нам не хватает немножко продукции, она может просто приехать и сама пошить тапки, чтобы мы могли побольше продать. И она постоянно перерабатывает больше часов, чем заложено по зарплате. Столяр у нас тоже знакомый, опять сарафанное радио сработало. И я знаю, вы спросите сейчас про обучение мастеров — так вот формально обучения методам прикладного анализа поведения мы не делали, поскольку знали, что в мастерских всегда будет поддержка специалистов. Но мы провели с мастерами краткий вводный инструктаж о том, чего от детей можно ожидать, каковы их особенности, почему для них нужно все визуализировать, почему нужно повторять много раз и давать подсказки. Этого краткого ликбеза оказалось достаточно.
КШ: Как мастера относятся к тому, что рядом с ними все время какие-то инструменты прикладного анализа поведения? Визуальные подсказки, расписания с последовательностью действий и так далее? Не протестуют, не спорят с вами?
АУ: Нет, не спорят. Им главное, чтобы дети сотрудничали, выполняли инструкции. Но, в принципе, у нас сейчас в этом проекте все дети сотрудничают, только один есть избегатель, и тот — человек настроения. Вот сегодня он пришел, вообще из мастерской просто не вылезает и суперпродуктивно работает, а назавтра пришел — и вот прямо не хочу и все, приходится тьютору за ним ходить и для работы приглашать. Просто нет у человека настроения работать сегодня. Но в целом с нашими детьми не сложно работать.
КШ: Сколько часов в неделю каждый ребенок проводит в мастерской?
АУ: Мастерские работают два дня в неделю по четыре часа. Время в мастерской зависит от возможностей ребенка. Некоторые дети очень быстро утомляются от деятельности в мастерской, и мы переключаем их на какую-то другую деятельность в рамках квартиры, например пособирать бусы. Вот у нас есть девушка Аня, она очень любит все, что делается в мастерских. Она такая вот многостаночница, можно сказать. Но иногда у нее бывает особое настроение. Может прийти в столярку, сделать одну рамку, а потом все. Аня не может объяснить, чего она хочет, и девочки дают ей возможность выбрать. У нас есть такие специальные визуальные панно в квартире, они помогают выбрать себе вид деятельности. И Аня может, например, посмотреть и сказать — я хочу делать браслеты. Она поделает браслеты, успокоится, потом чаю попьет, может вернуться и еще три рамки сделать. С точки зрения подготовки к будущей занятости должна быть дисциплина, но некоторым детям мы позволяем делать выбор. Возможно, стоит эти условия сделать строже, но это мы планируем потом, когда поменяем помещение.
ЕЗ: Мне кажется, что здесь нужно смотреть на ребенка. Если ребенок дорос для того, чтобы ужесточать правила, то их надо ужесточать. А если он еще не дорос, то как? С точки зрения ПАП — это же наша задача — сформировать у ребенка навык понимать правила, требования и спокойно им следовать.
КШ: А мне кажется, мы часто реагируем исключительно на потребности ребенка и не даем ему попробовать действовать в более строгих рамках. Но если ребенок не знает, что могут быть более строгие рамки, он никогда и не будет к ним готов. Поэтому надо, на мой взгляд, балансировать. А еще мне интересно услышать, как работают тьюторы — они закреплены за мастерской или у них плавающий график и разные участки работы?
АУ: Тьюторов у нас два, они постоянно находятся в квартире и помогают ребятам, в том числе и в мастерских. Это наши постоянные сотрудники.
КШ: И за два дня в неделю, которые тьюторы работают в мастерских, они стабильно получают зарплату?
АУ: Сейчас да. Но бюджет мастерских ограничен грантом, полученным от Ассоциации «Аутизм-Регионы», из гранта оплачивается и куратор, и мастера.
КШ: Аня, а волонтеры у вас есть?
АУ: Да. У нас есть волонтеры из медицинского университета — замечательные люди, они приходят в тренировочную квартиру, но иногда могут остаться на мастерские, если есть такая потребность. Например, когда пришло сразу много детей и нужны дополнительные руки. Вообще, волонтеры — это очень классная история, и хочется (но не хватает времени!) с ними системно работать, больше их привлекать. В первом проекте квартиры у нас был опыт работы с педагогическим колледжем, мы заключили соглашение, и колледж нам направлял студентов на практику. Трое из них стали потом нашими сотрудниками, но в большинстве это были люди, которых наша тема не очень увлекла. А когда мы начали работать с Казанским государственным медицинским университетом, увидели колоссальную разницу. Это совершенно другого уровня люди во всех отношениях, трудолюбивые и способные, умеющие учиться, задавать вопросы и докапываться до сути. А также они прекрасно переносят теоретический материал в практику. Мне их всех хочется в педагогику и в образовательную систему перетащить из медицины! Я очень счастлива, что они к нам приходят, и очень хочу, чтобы их приходило больше. Это все у нас в рамках соглашения с КГМУ происходит, мы сотрудничаем со студентами факультета социальной работы и высшего сестринского образования.
ЕЗ: Аня, а продажи вашей продукции дают финансовую поддержку проекту мастерских или организации в целом?
АУ: Деньги от продаж у нас целевые — мы их все откладываем на ежегодное путешествие. Один раз в год мы путешествуем, и это дорогой проект, бесплатный для родителей и детей. Продаж у нас много — это и кружки, и кепки, и шоперы, и футболки, и блокноты, скетчбуки. Теперь вот еще и рамки, и тапки из мастерских. Бюджет путешествия в прошлом году, когда мы ездили в Питер, составил полтора миллиона рублей! Это все чисто фандрайзинг и продажи.
ЕЗ: Ваш фандрайзинг сейчас выходит на новый уровень?
АУ: Надеюсь, что да. Сотрудничество с Аней Маловой и учеба в школе «НКО.Трансформация» нам перепрошили мозг капитально. Мы впервые начали заниматься фандрайзингом с юрлицами, и пусть пока результаты довольно скромные, но они есть. Нам очень важно это направление сделать устойчивым, потому что гранты — не очень надежная история: сегодня есть, завтра нет.
КШ: Аня, ты сказала, что вы мечтаете об отдельном помещении для мастерских. Что вы хотите там реализовать?
АУ: Мы хотим решить задачу сепарации. Все-таки квартира должна оставаться квартирой, а мастерская — это мастерская. Пока только это. Конечно, хотелось бы иметь ресурс, чтобы разработать уже сейчас стратегию развития мастерской. Но в том дефиците сил и времени, в котором мы все существуем, пока ресурса хватает только на то, чтобы понять, как же нам перейти в среднее звено в школе и где взять деньги всем на зарплату. Конечно, было бы круто, если бы наши мастерские стали для кого-то настоящей работой.
ЕЗ: Аня, расскажи, что в работе мастерских вас вдохновляет и заставляет продолжать? Что, может быть, разочаровало и вызывает мысли, а не бросить ли все?
АУ: Вдохновляют нас, конечно, не тапочки и не рамки для фотографий, а возможность помочь нашим детям освоить важные навыки и стать более самостоятельными. И именно это заставляет продолжать, именно это заставляет думать про помещения, про направления новые, про то, как увеличить количество детей, которые могут посещать мастерские и так далее.
Как можно все это бросить, если это наши дети, мы всегда будем их двигать вперед. Мы понимаем, что им будет нужна занятость, мы понимаем, даже ориентируясь на опыт других организаций, работающих с более взрослыми людьми, что мастерская — это прекрасная возможность для поддержки человека с ментальными нарушениями во взрослой жизни.
А что разочаровало? Да ничего, на самом деле. Разочаровывают иногда мои утопические представления о том, что я должна всех обнять, всем помочь, сейчас, слава богу, они почти сошли на нет. Сейчас стараемся наслаждаться тем результатом, который получаем с небольшой группой. И, конечно, бросить все уже невозможно, потому что эти дети нам стали родными.
КШ: Аня, а расскажи, какая роль родителей в вашей мастерской. Создают ли они проблемы или, наоборот, помогают, на одной волне с вами, подают идеи?
АУ: Слушай, Кира, это такой хороший вопрос. Ты сейчас реально меня заставила задуматься. Если честно, наверное, по инерции, поскольку мастерские работают в квартирах, а в квартирах у нас правило, что мы живем без родителей, так получилось, что мы родителей и в деятельность мастерских никак не вовлекаем. У нас родитель — это человек, который довел до порога, а потом забрал, и все. Единственное исключение — на кулинарный мастер-класс дети приходят с родителями. Во-первых, это часто бывают дети, которые пришли к нам первый раз, во-вторых, на кулинарии есть разные колюще-режущие приборы. Родители привозят ребенка, подписывают согласие на фото- и видеосъемку, тихо сопровождают ребенка на занятии, следуя нашим инструкциям, потом просто благодарят и уходят. Вот и все, что от них требуется. Т.е. в мастерские мы родителей не вовлекаем, не знаю, правильно это или нет, но так сложилось на сегодняшний момент. Но тем не менее для родителей мастерские — важная и нужная поддержка, потому что отдать своего ребенка в понятное и хорошее место на несколько часов и потом забрать — довольного, с новыми навыками, а еще иногда и с какими-то подарками в руках — это дорогого стоит, особенно для тех, у кого взрослые дети. Поэтому от родителей мы слышим только благодарности. И общаемся всегда на позитиве.
ЕЗ: Аня, давай в конце нашей беседы расскажем историю о том, как ваши мастерские помогают реальным детям, что они меняют в их жизни к лучшему?
АУ: Давайте расскажу про Аню, я уже говорила о ней сегодня. Ане сейчас 19 лет. Это очень-очень своенравный человек. Она вроде бы улыбается, но при этом она мегасильная, она может и ударить, если что-то пойдет не так. И она очень упрямая. Т.е. вот ей надо, как ей надо. Когда Аня начинала ходить на занятия, она вообще делала только то, что хотела. И все наши поведенческие ухищрения не очень хорошо с ней работали. Человека в 16 лет уже непросто переделать (а Аня пришла к нам впервые как раз в этом возрасте). И спустя три года с ней произошли, казалось бы, невероятные и очень большие изменения. Она стала интересоваться самыми разными видами деятельности, с удовольствием занимается, она стала гораздо более контактной, сговорчивой, соглашается на обусловленности: а давай сначала вот это, а потом вот то, что хочешь ты. Она стала гораздо мягче, и при этом у нее открылся интерес к разной деятельности, и она к ней тянется. Раньше она что-то делала больше благодаря нашей настойчивости, а сейчас реально вошла во вкус. И даже ее мама отмечает (кстати, мама, конечно, у нее очень большая молодец, они много куда ходят, не только к нам): «Аня у вас так раскрылась, и дома она стала больше помогать». Такая история, как человек с уже достаточно сформированной личностью, со сформированным поведением, я бы даже сказала с закрепленным нежелательным поведением, смогла со временем очень серьезно перестроиться, расширить свои границы, свои навыки, и сейчас она совсем другой человек.
ЕЗ: Как ты считаешь, благодаря чему это произошло?
АУ: Мне кажется, здесь сработало время. Просто время. У нас все-таки было то, что Аню привлекало: попить чай, сладости поесть. Несмотря на то, что она часто показывала нам избегающее поведение, она тем не менее приходить к нам любила. Еще ей нравилось стоять у окна и общаться с волонтерами, она любила, когда ей называли, какого цвета машина мимо проехала, она повторяла за ними, получался как бы небольшой диалог. Аня была готова простоять у окна вообще все 4 часа. И еще мне кажется, что со временем она почувствовала, что мы ее принимаем такой, какая она есть, не давим, не стараемся насаждать свои правила, но каждый день последовательно, доброжелательно, мягко рассказываем ей о том, зачем сюда приходят ребята, что ей следует здесь делать. И постепенно у нее начало формироваться сотрудничество. И через это сотрудничество она вдруг поняла, что, оказывается, эта деятельность ей хороша, и это ей нравится, и другая, и третья, и четвертая. И сейчас с удовольствием занимается разными вещами. И даже если она хотела сегодня поработать в столярке, а там занято, то она без проблем и даже с удовольствием соглашается на другую деятельность.
ЕЗ: Т.е. по сути человек просто начал вам доверять, да?
АУ: Да, она действительно стала доверять, расслабилась, перестала ждать плохого от взрослых, а, скорее, наоборот, почувствовала их расположение и готовность во всем поддержать и во всем принимать.
Прочитайте интервью с организаторами проектов полезной занятости из Костромы, Уфы, Иркутска, Липецка и Краснодара.
Материал подготовлен в рамках проекта Ассоциации «Аутизм-Регионы» «Полезная занятость с применением практик и методов с научно доказанной эффективностью для молодых людей с РАС» при поддержке Фонда президентских грантов.